Впрочем, этот философский настрой у Булата продержался недолго. Об аварии он старался вовсе не думать. На войне говорят, что пуля дура. На дороге тоже такое бывает. Он был вообще не готов к произошедшему, да и никто не был бы готов. Когда ниоткуда берется на бешенной скорости машина и, как пуля, просто выносит твой автомобиль с дороги. Это случилось и случилось. Булат дал необходимые показания полиции, вопрос с машиной и с возмещением ущерба оставил на потом и вплотную занялся вопросом своего восстановления.

У Вадика не просто золотые руки. Платиновые. Бриллиантовые. Булат не знал, какое слово подобрать — особенно когда сам изучил все снимки. Вадим собрал идеально. Правда, воспользовался случаем и напихал-таки Булату металла в стопу. Булат понимал, что это оправданно, что они закрыли сразу все вопросы, но притворно ворчал на Коновалова. Вадик в ответ закатывал глаза и говорил, что хуже и вреднее пациента у него не было. Они прятались за эти препирательства, чтобы не говорить о главном. О том, о чем мужчины обычно никогда не говорят. Но отлично это чувствуют.

И ворчат друг на друга, чтобы не расклеиться. Мужикам же нельзя расклеиваться, особенно друг перед другом.

У Булата поводов для того, чтобы расклеиться, было более чем достаточно. Одни слова Гульнары только чего стоили. Она права, эта юная и мудрая девочка, его жена. У них практически все началось и происходило не так, как положено.

Обвинение Булата в покушении на девичью честь, которого не было.

Близость с юной женщиной, беременной от другого, которая по факту оказалась девственницей.

Женитьба по залету, при том, что никакого залета не было.

Юная жена, которая соблазняет своего гораздо более опытного мужа.

Что у них с Гульнарой было так, как положено?

А кто решает, как оно должно быть положено?

И ее признание в палате реанимации, когда сам Булат беспомощен, неподвижен и наверняка выглядел как чудище — оно из этой же категории. Того, как не положено.

Того, что им обоим необходимо. Слова о любви не зависят от того, в каких обстоятельствах, в каком месте их произнесли. Эти слова сильнее всех обстоятельств и всех мест.

Булат все еще проживал в себе эти слова — такие необходимые ему сейчас, такие долгожданные — как ему начали накидывать поводов на предмет «расклеиться».

Первым человеком, который посетил Булата, когда его перевели из реанимации в обычную палату, стал Ватаев-старший. Ни одного вопроса не задал о состоянии здоровья, будто Булат не лежал на кровати с разобранной ногой, а они встретились где-то в кафе. Булату в принципе нравилось такое отношение. Жалости он не выносил, а уж от Ватаева-старшего…

Марат Хасанович ему вломил с другой стороны. Как о чем-то совсем обыкновенном, не спрашивая мнения Булата, он сообщил, что все вопросы по аварии, по машине, в общем, все вопросы, с этим связанные, он взял на себя. Булат набрал в грудь побольше воздуха — он не привык, что кто-то за него решает. И ничего не сказал. Ну а кто будет заниматься всем этим — полиция, страховая компания, еще куча всего? Сам Булат сейчас решать все эти вопросы не в состоянии. Либо забить пока на это, либо просить кого-то о помощи. Кого? Вадика? Так тот и так сделал для Булата больше, чем кто-либо смог бы. Не на Гульнару же все это вешать? Почему бы не позволить это сделать Ватаеву? Вот и пригодился тесть-начбез.

И поэтому единственное, что сказал Булат, было:

— Спасибо.

Ватаев лишь невозмутимо кивнул.

Следующим было явление тещи. В компании Гульнары и пакета с едой. Коновалов лишь махнул рукой и сказал:

— Не усердствуй только с едой. Что я, тебя учить, что ли, буду?

Танзиля Ильманова тоже не задавала никаких вопросов о здоровье. Булат запоздало понял, что это от того, что они все прекрасно о его состоянии осведомлены. До самых мельчайших подробностей. А еще — что и Марат Хасанович, и Танзиля Ильманова откуда-то точно знают, как бы его раздражали подобные вопросы. Эти люди о нем почему-то очень много знают.

Впрочем знают, как оказалось, не все. Танзиля Ильманова выкладывала снедь из пакета, подробно рассказывая, что это, как и из чего приготовлено — так, словно Булат собирался повторить ее кулинарный подвиг. А потом принялась так же подробно допрашивать Булата о его пристрастиях в еде и что ему к следующему разу приготовить. Булат смирился и послушно отвечал на вопросы тещи. А сам при этом обменивался улыбками и взглядами со стоящей за спиной матери Гульнарой.

Следующим на очереди был Рустам. С ним общение было, наверное, самым простым. Самым нормальным. Рус рассказал Булату все подробности об аварии — кто был тот человек, что он тоже в больнице, с серьезными травмами, что в его крови чего только не нашли. Потом Рустам переключился на то, в каком состоянии машина, рассказал о визите в страховую компанию.

О состоянии человека, который перевернул его жизнь на несколько месяцев, Булат думать не хотел и выслушал эту информацию без комментариев. Но вспомнил почему-то отца. Получаются, им в жизни выпали примерно одни и те же испытания. Отец получил ножевое в живот от пьяного малолетки, Булату всекли в бок автомобилем, которым управлял человека под действием наркотиков. Но Булату повезло больше, чем отцу. Его спасли. Что-то в этом, наверное, было, но Булат пока решил в эти дебри не лезть. А вместо этого обсуждал с Русом, что делать с машиной — восстановить и продать или сразу продать, какую купить новую. В общем, понятные разговоры двух мужчин.

Самым же неожиданным был визит Миланы Ватаевой. Булат пока для себя не определился с отношением к этой женщине. С тещей, Танзилей Ильмановной, все было понятно. А вот с Миланой Антоновной Ватаевой — нет. Не понятно. Формально она Гульнаре мачеха. Ведь в обществе существует устоявшееся негативное отношение к мачехам. Правда, это не их случай — Гульнара вторую жену отца просто обожает, и та отвечает Гуле взаимностью. Вроде бы. Но Булат пока не определился в своем отношении к этой женщине.

Она вошла в его палату, как королева. Кажется, за ней вплыл шлейф — не духов, нет. Чего-то, что всегда сопровождает таких женщин — сплетен, слухов, домыслов. Села на стул. В ее руках был небольшой яркий пакет, и Булат был уверен, что там нет ничего, что можно съесть.

— Здравствуйте, Булат. Как настроение?

Некоторое время он молча смотрел на сидящую рядом с его кроватью женщину — красивое породистое лицо, безупречный макияж, идеальная осанка. И что-то еще, что считывается не глазом, не слухом, а каким-то другим органом.

У господина начбеза железные яйца, если он выбрал такую женщину. Если он такую женщину может назвать своей. А это так.

— Боевое.

— С кем собираетесь сражаться?

— Завтра консилиум. Будут решать, что со мной делать дальше.

— Вот как? Я могу узнать подробности?

Булат с удивлением осознал вдруг, что Милана Ватаева — тот самый человек, которому он может все прямо рассказать про завтрашний консилиум. Без припудривания. И даже о своих сомнениях может рассказать — именно ей.

Она выслушала. Задавала негромким голосом вопросы — все исключительно по делу. И подвела итог:

— Все будет в порядке. Вы же врач, Булат. Вы же понимаете, что все сделают так, как правильно, — а потом добавила без перехода: — Я вам книгу принесла. Интересную. Две, — а потом снова без перехода: — Вы сильный мужчина, Булат. Вы со всем справитесь. Я не сомневаюсь. Пожалуйста, не обижайте Гульнару.

Это было неожиданно.

— Я и не собираюсь. Не планировал. Да с чего вы взяли?!

Милана Антоновна поставила на тумбочку пакет.

— Сильные мужчины плохо переносят свою временную беспомощность. У них в такие моменты заметно портится характер. Гульнара вас очень любит. Она готова ради вас на все. Помните об этом.

Булат лишь растерянно кивнул. И так же растерянно смотрел на то, как ему неожиданно и совершенно бессмысленно поправили одеяло.

Ватаева встала.

— Я пойду. Отдыхайте. Завтра все будет хорошо.